Снова на родине, снова иду по улицам своего города детства и иногда не совсем узнаю те места, где когда-то бегал мальчишкой. Но всё равно – я ощущаю свою слитность, причастность к этим старым домам, узким улочкам Митридата и Форштадта, стенам и башням, храмам средневековья… Нет, слов мне не хватает, чтобы выразить свои ощущения…
И… люди, люди старой Феодосии – их видно издали; я определяю человека, знающего что-то такое, чего мы все не знаем, издали.
Вот маленькая, седая женщина с палочкой, стоит себе около своего домика. Наверное, думает о жизни – предполагаю, что можно это сделать вместе, и подхожу. Мария Васильевна, такая голубоглазая и общительная старушка, подтверждает, что про её прошлое у неё никогда никто не расспрашивал – я первый. Это становится интересным, и я осторожно задаю вопросы о войне.
И слышу бесхитростный рассказ от имени четырнадцатилетней девочки, во время Великой Отечественной войны жившей в деревне Казанпир Ичкинского района тогдашнего, довоенного Крыма. Этот степной район восточного Крыма, поведала мне бывшая девчонка Маша, был краем не слишком сытным и до войны, но самое сложное для неё было то, что к этому времени мама уже умерла, а папу – бывшего председателя колхоза под громким названием «Светлый путь», в 1937 году забрали всесильные органы НКВД. Забрали без следа и навеки, оставив старшую сестру с ещё двумя маленькими братьями одних…
«Как же вы жили, Мария Васильевна…» — задаю совершенно глупый и, наверное жестокий, вопрос. И сам пугаюсь этого, но зря — собеседница моя, мудрая своими прожитыми годами, спокойно поясняет, что старалась кормить свою немалую семью трудами на ферме, в поле, выполняя все приказы бригадира, и кое-как сводя концы с концами. Люди добрые помогали понемногу. Надо думать, что любить этому ребёнку – кормилице советскую власть было не за что… Но ничего на эту тему, разумеется, моя собеседница мне говорить не стала – так её приучила жизнь.
Вскользь упомянула, что не далеко была татарская деревня, в которой – предполагаю, жизнь была не слаще. От этого, скорее всего, и были в деревне разговоры о том, что соседи желали, мягко говоря, помочь немцам в начавшейся войне покончить не только с Красной армией, но и с русскими вообще. Правда, дальше разговоров дело не пошло – немцы, по словам Марии Васильевны, согласились только на первую часть предложения.
Война девчонке не слишком запомнилась – деревня оказалась на краю основных событий, происходивших в Крыму. Все битвы и кровопролития, наступления и эвакуации, десанты и расстрелы, партизаны и коллаборационисты, прошли мимо деревни Казанпир. Но всё-таки, помнит старый человек красноармейцев, которым дети в сорок первом помогали грузить какие-то грузы в машины, которые уезжали в сторону леса, находившегося довольно далеко – километрах в тридцати. Видимо, готовили партизанские базы. Примерно столько было и до железной дороги: может быть поэтому деревню, куда старостой немцами был назначен хороший человек, редко посещали и партизаны, и сами завоеватели. Но их появление, как правило, не сулило ничего хорошего – обычно партизаны просили еду, а немцы проводили облавы в поиске то детей-подростков, то мужчин. Они так же постоянно отбирали домашний скот – снабжали немецкую армию, по-видимому, не слишком хорошо. Семью Маши спасала корова; и ведь немцы прекрасно поняли, что за семья, и корову никогда не отнимали. Им это объяснил староста. И ещё раз, уже где-то в 1943 году, когда во время очередной облавы взяли среднего братишку, Маша громко зарыдала – просила брата не забирать. Солдаты – эсэсовцы, взрослые, лет по тридцать или больше мужики, ей объяснили, мол «мадам, нихт помощь – ком староста…». Староста, слава Богу, пользовался и у них авторитетом – что-то сказал солдатам, и брата Мишу отпустили. Вот ведь как бывало в эту страшную, ставшую потом Отечественной, войну…
Так Марии удалось выдюжить, пережить то страшное время, сохранив не только свою, но и жизни своих братьев.
В мирной жизни девчонке легче не стало – тяжкий труд на селе, хоть и в Крыму, позволял ей всего лишь сводить концы с концами; братишки подрастали, и забот становилось всё больше. И сама девчонка росла и хорошела. Сверстники, пришедшие после армии в село, начали заглядываться на маленькую красавицу. Но долг перед семьёй и младшими братьями Мария сознавала чётко – пока они малые никаких мыслей о себе!
Пришла пора и Мише с Антоном родине служить; настал момент расставания вначале со старшим, а через год, примерно в сорок восьмом, и младшим братьями. В это же время в жизни Марии появляется любимый человек с которым она уезжает в поисках лучшей доли в Феодосию, которая интенсивно восстанавливалась после разрушений Великой Отечественно войны. Так она становится в 1948 году жительницей Феодосии, обретает семью и твёрдую, надёжную опору в жизни. Появляются дети, но… пропали братья. Младший Антон много лет назад давал какие-то вести откуда-то издалека, оставшись после службы в армии в Сибири. А вот спасённый ей от верной смерти или угона в Германию средний брат Миша, как оказалось, осел где-то рядом, если не в самой Феодосии. Но попыток к поискам сестры не предпринимал по неизвестным ей причинам.
Вспоминает Мария Васильевна один случай, произошедший в городском автобусе очень давно – лет тридцать или даже больше назад: она столкнулась с Михаилом буквально нос к носу и… замерла в ожидании – узнает или нет? Он внимательно смотрел на сестру, но… не узнал. Тогда она, взяв брата за рукав, тихо сказала ему – Куда же ты пропал, братец мой?
Удивительно то, что он ответил ей безо всякого удивления в том смысле, что очень был занят, и обязательно придёт к ней немного позже… Не сказал ни где живёт, ни как и с кем он прожил столько лет. Так и канул, так и исчез – как никогда и не появлялся брат Миша…
Эта таинственная история кажется мне не завершённой: ну не бывает так, не может быть – не должно быть просто!
И Мария Васильевна тоже так думает – просто уверена.
Поэтому… ждёт. Много десятков лет. Спокойно, не торопясь и без надрыва. Она столько видела в жизни, что спешить ей никуда не надо. И она ждёт брата, живёт с дочерью. Верит, что он не сможет забыть ту страшную зиму 1944 года и её, его сестру.
Она уверена – он найдётся. Он просто очень занят – придёт. И я тоже, почему-то, в это поверил…