НЕМНОГО О ВАРВАРАХ…

Все мы в молодости совершаем ошибки. Правда, некоторые так к этому привыкают, что уже не становятся нормальными людьми никогда, а свои ошибки уже таковыми не считают.
О таких придётся упомянуть: ведь они где-то среди нас так и остались…
В 1983 году в нашем полевом городке на трассе Хар-Айраг  —  Борундур появились козы – подарки наших монгольских друзей. Вначале Боря, который был подарен командиру части подполковнику Володе Мерзлову, а немного позже – Маша; это уже был подарок лично мне от старого Баадамдоржа…
Впрочем, об этих замечательных животных я уже кое-что написал, причём всё самое хорошее.  Но было, к великому сожалению, и плохое.   Плохое отношение к этим доверчивым и очень ласковым, преданным всем нашим солдатам и офицерам сразу, зверькам…   И это тоже не забывается.

Как-то летом   1984 года  замечаю, что Боря наш где-то вдали вертится всё, рожками своими чешет постоянно себе спинку где-то у хвостика, и… блеет, блеет.  Кое-как дозвался, посмотрел, и… обомлел весь: у хвоста на спине у козлика была глубокая рана, полная белых червей.  Опарыши заживо начали есть нашего Борика – это было дико и не понятно. Целый военный совет во главе с комбатом соображал у вагончика что делать, а Боря тут, около нас вертелся, бедный, и блеял. Понимал всё – люди хотят помочь. А люди думали, думали, и решили поковырять палочкой: Боря давался, не вырывался – только опарыши, гады, выпадать из ранки не хотели – им там было вполне комфортно.
Позвали доктора: ст.лейтенант Замятин осмотрел Бориса и начал делать какие-то примочки, или что-то ещё – просто не припоминаю сейчас. Наутро – картина не улучшилась – козлика ели. Заживо. После рабочего дня, прибыв в городок, вижу, что Борик наш совсем обессилел – блеет тихо, полулежит уже – замаялся видно. Тут до кого-то из нас – по-моему, до замполита Толи Шамрая доходит простая истина: у нас же есть казахи, у которых дома наверняка есть живность, которая тоже иногда болеет – начали звать. Прибегает целая группа из второй роты, и один из них, взглянув на ранку, начинает вспоминать, что его папа делал в подобном случае. «Ну, ну – вспомни же, Утегенов…» — просим все «хором. А  Боря тут, никуда не убегает – как вроде всё всё понимает что люди говорят! И он вспоминает, что отец применял в подобном случае какую-то очень вонючую, тёмную и противную жидкость…  Все повернулись к доктору: «Ну, что это?!» — и, наконец-то, дошло и до него!    «Дак это ж лизол!!!»  —  выдыхает, и мы все бежим к вагончику – санчасти к бочке, которая спокойно стоит рядом и нас ждёт с Борисом.
Сооружается квач из марли и перевязочного пакета, который торжественно погружается в почти полную бочку вещества, предназначенного для дезинфекции туалетов. В это время я ложу Бориса набок – он не сопротивляется: он готов ко всему.  Толя Шамрай держит его голову на всякий случай,  я – зад, и  приговариваю что-то ласковое,  чтобы не боялся.   Борик   дрожит – понимает, что будет больно!   Откуда, откуда…   Доктор  не жалея прикладывает квач на рану – Борис буквально кричит, бедный, человечьим голосом – нет, это было не блеяние, нет. Это было слышать больно; и козлик обмяк, перестал вообще дёргаться и кричать. И мы его оставили в покое…
Ранним утром выглядываю в окошко вагончика и вижу картину: Боря и Маша вдали, вместе, пасутся себе, рубают тихонько какую-то, только им видную, травку! Бужу Мерзлова поделиться радостью – оба выскакиваем на свет Божий и я кричу «Боооооря!», и в ответ слышу громкое блеяние, и – вот он, уже мчится к нам в предвкушении плотного завтрака! А его-то и нет ещё, но нам хочется посмотреть что же с его раной. Тут уже и Толя выползает заспанный, и мы внимательно смотрим, а Борик охотно показывает нам трупы опарышей, полностью побеждённые лизолом и периодически выковыриваемые Борей своими рожками…
Бегу в столовку за чем-нибудь вкусным (Маша нет – она не любила лакомства – питалась только травкой), приношу миску крупы или макарон – не помню, и Боря мигом всё съедает – не успели выкурить по папиросе – голодный ведь был. Следующая миска чего-то его насытила…
А мы задумались – что же тот человек, который ударил такое животное? И за что и чем, что нанёс такую большую рану?  Никакие попытки выяснить, узнать что-нибудь на эту тему, не дали результатов. Не было, как я понимаю, у нашего замполита тех, кто мог бы дать ему информацию не только о Боре…   По-моему, такие люди должны быть.  Потому, что это был Боря.  А потом был солдат, который повесился в подвале нашего дома в Улан-Баторе, как раз под квартирой замполита майора  Толи Шамрая…
Я ничего не хочу тут объединять или сравнивать, но эти души могли погибнуть обе. Погибла – Царствие Небесное – одна.  Но человечья…    А если бы знали командиры?   Погибла бы?

Как оказалось так, что оба наших любимца были вывезены именно на Сонгино – я не помню, хоть убей! Была большая запарка по весне  1985 года – это точно.   Мне-то приходилось мотаться по объектам очень часто,  но,  почему-то,  коз на Борундур не вывезли;  может быть,  я   хотел это сделать сам,  может,  были ещё причины.    Скорее всего,   в батальоне ожидали,   что   Маша, наконец,  разродится – она была тогда уже с большим животом…
Железную дорогу под Улан-Батором – Толгойт – Сонгино,  уже практически закончили – велись какие-то работы на конечной станции по монтажу или наладке железнодорожной сигнализации или автоматики:  там была охрана из нескольких солдат, прослуживших примерно год. Так что они, наши любимцы, были под охраной и контролем, а травы там, в долине Толы, было несравненно больше, чем в Борундурской степи.

Итак, я куда-то должен был срочно уехать, и я уехал. Совсем  ненадолго – может быть, дня на два – три.  В это время командир части подполковник Пискунов  С.И. принял тогда решение: всех дембелей батальона вывезти в Сонгино и оттуда уже перевезти в аэропорт Буянт-Ухаа  для отправки домой,  в Союз.  Конечно, я об этом не информировался, причины такого решения мне  были не известны.  Видимо, он не хотел, чтобы они «отсвечивали» в гарнизоне: это было логично.  Конечно,  даже думать о каком-нибудь тяжком исходе в связи с прибытием солдат и сержантов нашего батальона для наших коз,  я бы не стал.  Не пришло бы в голову…    Но, бывают ошибки…
Прибыл я скоро – дня через три – четыре.  Дембеля благополучно улетели, а  в  батальоне  я случайно узнал, что они провели какое-то время на Сонгино,  на станции Конечная – не знаю сколько времени, не знаю.  Приехав туда,  я  долго ходил и звал Борю – он не отзывался.   Солдаты не подходили.  Я начал это замечать,  и  какое-то нехорошее предчувствие,  вдруг,  схватило  за сердце. Начал звать солдат – не идут! Иду к ним – прячутся; что это значит, я вначале не понял. Им было… стыдно!  За что – сейчас объясню: один решился подойти – глаза в землю.   «Что с тобой?» — спрашиваю; молчит. «Ну, расскажи же – в чём дело, в конце концов» — прошу парня. Он, наконец,  догадался, что я его «уничтожать» не собираюсь – я уже почти всё понял, потому что…
Дальше вам, читатели, всё ясно – верно?   Дембеля  позвали  Борю  с  Машей  и съели  их. Разумеется,  не  заживо – зажарили,  и ручки, как мне кажется, вымыли перед самолётом.  Ну не с грязными же руками лететь на Родину – в Советский союз?
Я не принимаю никаких доводов о том, что у них, бедных, не было еды.   У них просто  не было ничего человеческого; я не зря объединил эти два случая – это звенья одной,  но  очень прочной цепочки, которая некоторым не даёт стать человеком всю жизнь…
Не исключаю, что это могут прочесть кто-нибудь с того самого рейса домой.   Сходите  в церковь  – может  хотя бы теперь  вам  там помогут избавиться от этого тяжкого греха…