Все мы в молодости совершаем ошибки. Правда, некоторые так к этому привыкают, что уже не становятся нормальными людьми никогда, а свои ошибки уже таковыми не считают.
О таких придётся упомянуть: ведь они где-то среди нас так и остались…
В 1983 году в нашем полевом городке на трассе Хар-Айраг — Борундур появились козы – подарки наших монгольских друзей. Вначале Боря, который был подарен командиру части подполковнику Володе Мерзлову, а немного позже – Маша; это уже был подарок лично мне от старого Баадамдоржа…
Впрочем, об этих замечательных животных я уже кое-что написал, причём всё самое хорошее. Но было, к великому сожалению, и плохое. Плохое отношение к этим доверчивым и очень ласковым, преданным всем нашим солдатам и офицерам сразу, зверькам… И это тоже не забывается.
Как-то летом 1984 года замечаю, что Боря наш где-то вдали вертится всё, рожками своими чешет постоянно себе спинку где-то у хвостика, и… блеет, блеет. Кое-как дозвался, посмотрел, и… обомлел весь: у хвоста на спине у козлика была глубокая рана, полная белых червей. Опарыши заживо начали есть нашего Борика – это было дико и не понятно. Целый военный совет во главе с комбатом соображал у вагончика что делать, а Боря тут, около нас вертелся, бедный, и блеял. Понимал всё – люди хотят помочь. А люди думали, думали, и решили поковырять палочкой: Боря давался, не вырывался – только опарыши, гады, выпадать из ранки не хотели – им там было вполне комфортно.
Позвали доктора: ст.лейтенант Замятин осмотрел Бориса и начал делать какие-то примочки, или что-то ещё – просто не припоминаю сейчас. Наутро – картина не улучшилась – козлика ели. Заживо. После рабочего дня, прибыв в городок, вижу, что Борик наш совсем обессилел – блеет тихо, полулежит уже – замаялся видно. Тут до кого-то из нас – по-моему, до замполита Толи Шамрая доходит простая истина: у нас же есть казахи, у которых дома наверняка есть живность, которая тоже иногда болеет – начали звать. Прибегает целая группа из второй роты, и один из них, взглянув на ранку, начинает вспоминать, что его папа делал в подобном случае. «Ну, ну – вспомни же, Утегенов…» — просим все «хором. А Боря тут, никуда не убегает – как вроде всё всё понимает что люди говорят! И он вспоминает, что отец применял в подобном случае какую-то очень вонючую, тёмную и противную жидкость… Все повернулись к доктору: «Ну, что это?!» — и, наконец-то, дошло и до него! «Дак это ж лизол!!!» — выдыхает, и мы все бежим к вагончику – санчасти к бочке, которая спокойно стоит рядом и нас ждёт с Борисом.
Сооружается квач из марли и перевязочного пакета, который торжественно погружается в почти полную бочку вещества, предназначенного для дезинфекции туалетов. В это время я ложу Бориса набок – он не сопротивляется: он готов ко всему. Толя Шамрай держит его голову на всякий случай, я – зад, и приговариваю что-то ласковое, чтобы не боялся. Борик дрожит – понимает, что будет больно! Откуда, откуда… Доктор не жалея прикладывает квач на рану – Борис буквально кричит, бедный, человечьим голосом – нет, это было не блеяние, нет. Это было слышать больно; и козлик обмяк, перестал вообще дёргаться и кричать. И мы его оставили в покое…
Ранним утром выглядываю в окошко вагончика и вижу картину: Боря и Маша вдали, вместе, пасутся себе, рубают тихонько какую-то, только им видную, травку! Бужу Мерзлова поделиться радостью – оба выскакиваем на свет Божий и я кричу «Боооооря!», и в ответ слышу громкое блеяние, и – вот он, уже мчится к нам в предвкушении плотного завтрака! А его-то и нет ещё, но нам хочется посмотреть что же с его раной. Тут уже и Толя выползает заспанный, и мы внимательно смотрим, а Борик охотно показывает нам трупы опарышей, полностью побеждённые лизолом и периодически выковыриваемые Борей своими рожками…
Бегу в столовку за чем-нибудь вкусным (Маша нет – она не любила лакомства – питалась только травкой), приношу миску крупы или макарон – не помню, и Боря мигом всё съедает – не успели выкурить по папиросе – голодный ведь был. Следующая миска чего-то его насытила…
А мы задумались – что же тот человек, который ударил такое животное? И за что и чем, что нанёс такую большую рану? Никакие попытки выяснить, узнать что-нибудь на эту тему, не дали результатов. Не было, как я понимаю, у нашего замполита тех, кто мог бы дать ему информацию не только о Боре… По-моему, такие люди должны быть. Потому, что это был Боря. А потом был солдат, который повесился в подвале нашего дома в Улан-Баторе, как раз под квартирой замполита майора Толи Шамрая…
Я ничего не хочу тут объединять или сравнивать, но эти души могли погибнуть обе. Погибла – Царствие Небесное – одна. Но человечья… А если бы знали командиры? Погибла бы?
Как оказалось так, что оба наших любимца были вывезены именно на Сонгино – я не помню, хоть убей! Была большая запарка по весне 1985 года – это точно. Мне-то приходилось мотаться по объектам очень часто, но, почему-то, коз на Борундур не вывезли; может быть, я хотел это сделать сам, может, были ещё причины. Скорее всего, в батальоне ожидали, что Маша, наконец, разродится – она была тогда уже с большим животом…
Железную дорогу под Улан-Батором – Толгойт – Сонгино, уже практически закончили – велись какие-то работы на конечной станции по монтажу или наладке железнодорожной сигнализации или автоматики: там была охрана из нескольких солдат, прослуживших примерно год. Так что они, наши любимцы, были под охраной и контролем, а травы там, в долине Толы, было несравненно больше, чем в Борундурской степи.
Итак, я куда-то должен был срочно уехать, и я уехал. Совсем ненадолго – может быть, дня на два – три. В это время командир части подполковник Пискунов С.И. принял тогда решение: всех дембелей батальона вывезти в Сонгино и оттуда уже перевезти в аэропорт Буянт-Ухаа для отправки домой, в Союз. Конечно, я об этом не информировался, причины такого решения мне были не известны. Видимо, он не хотел, чтобы они «отсвечивали» в гарнизоне: это было логично. Конечно, даже думать о каком-нибудь тяжком исходе в связи с прибытием солдат и сержантов нашего батальона для наших коз, я бы не стал. Не пришло бы в голову… Но, бывают ошибки…
Прибыл я скоро – дня через три – четыре. Дембеля благополучно улетели, а в батальоне я случайно узнал, что они провели какое-то время на Сонгино, на станции Конечная – не знаю сколько времени, не знаю. Приехав туда, я долго ходил и звал Борю – он не отзывался. Солдаты не подходили. Я начал это замечать, и какое-то нехорошее предчувствие, вдруг, схватило за сердце. Начал звать солдат – не идут! Иду к ним – прячутся; что это значит, я вначале не понял. Им было… стыдно! За что – сейчас объясню: один решился подойти – глаза в землю. «Что с тобой?» — спрашиваю; молчит. «Ну, расскажи же – в чём дело, в конце концов» — прошу парня. Он, наконец, догадался, что я его «уничтожать» не собираюсь – я уже почти всё понял, потому что…
Дальше вам, читатели, всё ясно – верно? Дембеля позвали Борю с Машей и съели их. Разумеется, не заживо – зажарили, и ручки, как мне кажется, вымыли перед самолётом. Ну не с грязными же руками лететь на Родину – в Советский союз?
Я не принимаю никаких доводов о том, что у них, бедных, не было еды. У них просто не было ничего человеческого; я не зря объединил эти два случая – это звенья одной, но очень прочной цепочки, которая некоторым не даёт стать человеком всю жизнь…
Не исключаю, что это могут прочесть кто-нибудь с того самого рейса домой. Сходите в церковь – может хотя бы теперь вам там помогут избавиться от этого тяжкого греха…
Жаль, что русские иногда ведут себя как варвары. Монголы никогда бы не убили беременное животное.
Спасибо Вам за отклики на мои труды, Ирина! Я, к сожалению, так и не сумел зарегистрироваться на вашем прекрасном сайте — ума не хватает! Но заходить буду обязательно! Успехов Вам и всего хорошего!
Я уже читала этот рассказ, но хочу еще раз откликнутся. Рассказ о человечности одних и отсутствии этого качества у многих молодых людей в разные времена и эпохи. Эти молодые люди , возможно, позже, вспоминая те события и покраснели, однако в момент «стадности» не смогли противостоять давлению со стороны какого-то «авторитета» без ума и сердца. К сожалению данное поведение особенно характерно в наше время. Спасибо, Сергей, за этот рассказ, читается с интересом и на одном дыхании.