Тема комсомольской работы в моей службе волнует до сих пор: было ощущение значительного масштаба работы с людьми в самом хорошем и конструктивном смысле; это Паше Станкевичу спасибо – просветил и надоумил. Появилось чувство большей ответственности – его-то мне внушали все политработники штаба части. Замполит – фронтовик майор Сидорчук Ю.С., а так же раньше упомянутый партийный секретарь капитан Будович В. В., к стати, выходец из службы… строительных материалов, дали мне много в профессиональном плане. Учили и практически и теоретически, потому, что эта работа была не только в том, что нужно было удачно сочинять бумаги и говорить речи, но и уметь поговорить с любым комсомольцем « по-душам». Учили, конечно, и требовательность проявлять, да такую, которая взводному и не снилась. А ведь и сам был совсем молодым… Но – надо, значит делай!
Прежде всего припоминаю, что надо было улучшить состав актива: это значит, что следовало подобрать солдат, сержантов или офицеров, которые смогли бы стать секретарями или членами бюро ротных комсомольских организаций, другими активистами. Тогда много чего было в ротах: «Комсомольский прожектор», комсомольские группы во взводах (нужны были комсгруппорги), какие-то ещё структуры – уже призабыл какие. Некоторых, включая секретарей ротных, избирали в комитет комсомола части. Вся их работа, конечно же, должна была управляться именно мной, в то время молоопытным комсоргом батальона. Поэтому естественно, что мне здорово помогали. И не только Будович: пропагандист части старший лейтенант Марков тоже, по своей линии, мне помогал и подсказывал, что и как делать в области пропаганды. Обратите внимание – пропаганде уделялось очень большое внимание, были штатные офицерские должности от батальона и выше, и причём, уровня командира роты!
В бывшей моей технической роте мне удалось высмотреть с нового призыва молодого сержанта Алексея Биденко, который по возрасту был меня, правда, постарше. Парень был кандидатом в члены КПСС и имел высшее агротехническое образование, опыт руководящей работы в совхозе и семью в Сумской области. Т.е. призван и служил практически на родине; позже, помню, мне удавалось не раз ему помогать ездить в краткосрочные отпуска и организовывать увольнения, когда в Хутор Михайловский к нему приезжала супруга. Человек очень принципиальный, но проживающий как все солдаты – в казарме, конечно же, имел свои трудности и сложности. Занимал должность командира отделения. Никогда «не гнулся» и даже не жаловался – крепкий был мужик! Мне всегда говорил, что справится «со своими детками сам»… В роте его все уважали, а склонные к нарушениям солдатики – ненавидели, но тоже своеобразно: понимали, что по — другому он не может. А скрыть что-то гадкое от него было просто невозможно – он при всех и обычно в строю – мудрый был парень – предупреждал о последствиях того или иного поступка, в том числе и от физического воздействия на него самого. У «хулиганов» просто руки опускались – такого в роте, по их мнению, просто не должно было быть, а оно -то вот оно – есть…
Его ни разу никто так и не посмел тронуть, да и настоящих хулиганов в тот момент в батальоне не наблюдалось. А какой он был член комитета комсомола! Особенно при разборе персонального дела какого-нибудь офицера-комсомольца (солдат разбирали и наказывали комсомольские организации рот)…
Под стать ему был ещё один крепкий парень, который попал в поле зрения комитета сразу после призыва на службу к нам – младший сержант (затем – сержант и старший сержант) Иван Кандрухин из Белоруссии, член КПСС с опытом работы. Они были очень похожи по своим взглядам на службу, дисциплину и порядок, с удовольствием исполняли свои общественные обязанности; Иван тоже был избран в комитет комсомола части. В своей первой мостовой роте это был непререкаемый авторитет – его не просто уважали – побаивались! Ну а ротный командир капитан Валя Старовойтенко в Иване своём души не чаял… Такие парни, надо признать, были конечно, редкими «экземплярами» в наших войсках. Поэтому они как-то запомнились особо — с каждым из них судьба нас сводила позже по одному разу; но об этом – ниже.
Конечно, в те времена мы, бывало, «перегибали палку» в соответствии с требованиями родной партии, её «ленинского политбюро» и политотдела, сами этого не понимая. Понятно, что за нарушения дисциплины, самоустранение там от службы или чего похуже, надо было воздействовать и наказывать ( какая же для командования это была дополнительная помощь!), но вот однажды поступил сигнал из Политотдела о том, что «великий грех» совершил лейтенант Куровский: крестил своего сына! Вот такое «деяние» привело к «персональному делу» комсомольца Куровского. Выяснилось ( собственно, политотдел уже прислал развёрнутую справку, полученную Конотопским горкомом КП Украины из источников, близких к Конотопскому Благочинию – по-видимому о т самого батюшки – об этом событии), что семья – не сам Анатолий Куровский – проявила инициативу и покрестила его первенца, родившегося незадолго до выявленного факта! Да мы же все знали о том, что взводный стал папой, а кое-кто участвовал в «обмытии» пацана, и вот – не тебе! Такая была система – даже священство вынуждено было «стучать» на свою паству… Тоска, конечно: но мы были «вынуждены дать чертей»… Куровскому, который «допустил» такое «мракобесие», и прочее, и прочее. Причём делали это, надо сказать, вполне осознавая «свою роль в воспитании». Вопросы острые задавали, конечно, и Биденко с Кандрухиным (своему командиру взвода!). Присутствовали – как водится, кто-то из заместителей командира части, Будович и кто-то ещё – событие ж было! Не помню, каким образом, но лейтенант был наказан по комсомольской линии, причём строго: а вот по командирской вовсе… нет – а за что было наказывать добросовестного молодого офицера?! Вот же времена были! Никто из нас, активистов, даже не почувствовал в этом нашем решении никакой фальши или сомнения в «праведности» такого наказания… Вот воспитание-то было! Кстати, я сам в то время не знал, что являюсь крещёным с рождения (!!!), а узнал бы, то не поверил. Маме потребовалось всего-то лет пятнадцать, чтобы сообщить мне об этом…
Прости нас, если можешь, дорогой товарищ Толя Куровский, за нашу «коммунистическую принципиальность», которая по нашим теперешним взглядам является просто абсурдом. Очень надеюсь, что Господь хранит всех твоих детей, включая первенца, за которого ты получил комсомольское взыскание… Мы тогда жили среди абсурда и, соответственно, принимали абсурдные решения, даже не замечая этого. Теперь многие миллионы людей, воспитанных на абсурдных постулатах и штампах, не знают куда «приткнуть» свои души, потерявшие хоть абсурдные, но всё-таки ориентиры. На мой взгляд, только искренняя Вера в добро и Бога может эти души спасти: жаль только, что повернуть своё сознание в этом направлении уже очень не просто…
Алексей Биденко, закончив службу, вернулся в свой совхоз на Сумщине, мы поддерживали связь – писали друг другу письма. Он стал управляющим отделения свеклосовхоза и был на хорошем счету.
Меня приглашал в гости и поехать очень хотелось. В конце концов, где-то в 70-е годы мне удалось посетить его «вотчину» вместе с моей первой семьёй, благо Сумская область была совсем рядом с тогдашним местом моей службы. Была тёплая встреча на маленькой станции, на бричке, прогулки на природе и показ всего хозяйства, включая молодняк крупного рогатого скота и масса впечатлений моей первой дочки Майи… Потом и жизнь и служба увели меня далеко от этих благодатных мест; но память об этом прекрасном человеке, разумеется, всегда жива.
Ваня Кандрухин с моей «подачи» попал в поле зрения Конотопского горкома комсомола, в котором был самый настоящий «кадровый кризис»: все руководящие посты занимали женщины, для комсомола – преклонных лет, а выбора не было совсем! Завалили они, как видно, кадровую работу! И вот помощник начальника политотдела нашей 4-й бригады спрашивает, не согласится ли после увольнения Иван поработать в Конотопском комсомоле? Ваня сразу ответа не дал – планы у него, видимо, имелись совсем другие. По-моему, его ждала должность начальника цеха на заводе в родном городе, если не ошибаюсь, в Барановичах. Уволившись и уехав домой, он долго помалкивал: в это время меня просто «издёргали» звонками конотопские комсомолки». Но вот, наконец, он дал согласие, прибыл и был сходу назначен заведующим каким-то отделом горкома. Дальнейшая его карьера мне известна приблизительно – я в 1973 году уехал учиться в Ленинград и наша связь, к сожалению, прервалась. Но вот – явно не с проста – в 1984 или 1985 году на вокзале Улан-Батора, в славной стране Монголии, вдруг вижу… Ивана! Этому факту можно было сильно удивляться, а можно и нет. Просто мир хороших людей, по-видимому, осень тесен! Были возгласы, объятья, куча вопросов. Оба куда-то торопились, но я узнал, что он был секретарём горкома в Конотопе в последствии, работал и в Белоруссии, а тогда – как и я работал в МНР, только на руководящей работе в каком-то советском учреждении. Я рассказал ему про себя, и всё очень кратко. Видимо, хорошего не может быть много… Жаль. Это тоже – человечище! Пока не нашёл ни одного ни другого. Есть только память об обоих. Уверен — найдёмся, вспомним, поговорим.
Резюмируя вопрос о роли комсомола в армии и его работников, могу с уверенность сказать, что эта структура была очень важна для воспитания, воздействия на умы молодёжи. При хорошем подборе кадров, о чём я рассказал выше, это обеспечивало, в конечном итоге, выполнение всех поставленных задач, хороший климат в воинских коллективах. А что ещё нужно было командованию, да и родителям даже? Чтобы сын хорошо отслужил (ведь тогда это было очень почётно) и живым — невредимым вернулся домой. Теперь, бывая изредка в воинских частях, я не вижу того стержня, который заменил бы комсомол. Его просто нет. Пока. Может быть, его ищут и он найдётся?