Любой советский, приезжавший в Монголию в далёкие восьмидесятые, сразу старался сообщить родным и близким, что он жив и здоров. Нормальное желание, особенно когда оказываешься так далеко .
Улаанбаатарский почтамт сегодня.
Фото с сайта https://www.montsame.mn/ru/read/267242. 2020 г. У меня тоже – сразу возникло желание позвонить маме в Феодосию: мне сообщили как всё это можно сделать в условиях, когда мы на трассе, и, в то же время, она тут рядом, под боком – в Сонгино. Транспорт имелся в достатке, можно было и съездить. Главпочтамт с переговорным пунктом находился на проспекте Мира, рядом с площадью Сухэ-Батора. Думаю, что он там до сих пор, только площадь теперь стала уже имени Чингисхана. Сама связь в Монголии уже давно не та, что тогда была: Феодосию приходилось ждать много часов. Вся эта «маета», почему-то, не слишком тяготила – ведь всё было интересно, и я ходил поздним вечером кругами по обширному первому этажу, изучая киоски с разной литературой и народ, который там находился. Вначале, как и любой прибывший туда из Союза человек, я был неприятно озадачен странным (мягко говоря, конечно) запахом, буквально пронизывающим всё монгольское общество – особенно в автобусах. Мне быстро пояснили, что это нормальное явление и обращать внимание на это совсем не стоит: просто это результат использования монголами… бараньего жира. Везде. Всегда. Наружно, причём из гигиенических соображений. И действительно: волосы у любого монгола и монголки всегда блестели, никогда я не видел на монгольской голове перхоти… Это, как я сообразил недавно, был «Хэлд энд шолдерз» по-монгольски. Насколько я понял, они и тело своё умащают таким же способом. Что ж – это вековые, проверенные традиции народа, привыкшего жить в условиях дефицита воды. Очевидно, это не самый худший вариант для сохранения чистоты и гигиены. Наши бы, я уверен ( и примеров тому – миллион) , сходу бы… завшивели, прости меня Господи…
Ой – о чём это я? Ах да – почтамт и переговорный пункт же! Часов в ноль с большим «хвостом», мне, наконец, дали мою Феодосию, и я поговорил с мамой, дедом и бабушкой. Там всего-то было, видимо, часов около девятнадцати… Пока маялся в ожидании, задавая односложные вопросы типа «когда?…», познакомился с оператором, оформлявшей переговоры. Женщину звали Ариуна, и она прекрасно говорила по-русски. Успела мне о многом рассказать из монгольской жизни, про свою семью и детей. Так было интересно и познавательно – это был мой первый за первые дни пребывания в Монголии контакт с местным жителем. Позже, когда в течение года пришлось ездить на другие, более дальние объекты, всё равно ежемесячно приезжал в столицу, и, следовательно – бывал на главпочтамте.
Ожидать надо было всегда подолгу – ничего в лучшую сторону не менялось. Зато произошла интересная встреча с бывшим монгольским слушателем нашей академии тыла и транспорта: он, правда, мне лично не был знаком – раньше закончил учёбу, но друг друга мы узнали, поговорили. Подполковник Хурэлсух служил где-то в Улан-Баторе, приходил позвонить своим родственникам. Не скрою, что было очень приятно вот так встретить знакомого по Ленинграду монгольского офицера.
С Ариуной время было поговорить не только о Монголии, но и о жизни вообще – собеседник она была прекрасный. Чувствовалось, что ей нравится таким способом совершенствоваться в нашем языке – она была образованной, но какой закончила ВУЗ уже призабыл. Так что эти встречи на её рабочем месте, довольно регулярные, немало мне дали в плане адаптации в стране, изучения каких-то основ взаимоотношений с местным населением. После различных пояснений того или иного в монгольской жизни мне становился понятнее менталитет монголов, правила, привычки и понятия.
Наконец, летом 1982 года Ариуна согласилась провести для меня целую экскурсию в выбранный ей самой музей. Тогда я совсем не разбирался в этом – думаю, что подавляющее большинство наших военных ничего толком не знало и не интересовалось особо местными достопримечательностями или – ещё больше – искусством. Максимум что нас интересовало тогда – это кино в Ленклубе. А очень зря – там было и есть что посмотреть, в этом я убедился, когда посетил с Ариуной музей Чойжин ламы в центре столицы. Это я сейчас такой умный: тогда, конечно, я ничего не запомнил из того, что она мне объясняла, тем более название этого, по сути дела, храма.
Я не знаю сколько ей было лет — даже не интересовался, не помню сколько раз мы с ней в том году виделись – были только один раз в музее. Но я ей премного благодарен до сих пор за бескорыстное душевное общение и науку о монголах и Монголии, а так же за то, что через всего-то полгода я начал понимать, что одному в такой дали жить не только трудно – просто невозможно. А ведь думал, что теперь-то я торопиться обретать новую семью не буду… А имя её, оказывается, переводится как и всякое монгольское – «священная»! Дай ей Бог монгольский здоровья и благополучия!
Но как наивен человек, как наивен…
3. Улан-Баторский почтамт.: 1 комментарий