Моё детство в родном городе

Каждый попадает в Феодосию своим путём. Меня привезли жить к дедушке и бабушке обстоятельства семейные: мама с папой разошлись, жить ей одной было тяжело и довольно скудно, как я теперь понимаю. Это был год примерно 1955-й,   дедушку как раз перевели дослуживать в Феодосию, на станцию Айвазовская. Он был майором транспортной милиции и вскоре уволился в запас по причине слабого здоровья и ранений, полученных в Великую Отечественную войну.  Вот с этой станции я и помню себя в родном городе:  то, что я родился в Таллине — не в счёт, там нет даже частички моей души.
Тут, на Айвазовской первые впечатления детства: дед Володя   получил для жилья два сарая, может быть флигеля, один из которых сохранялся года примерно до 2005-го.   Однажды я  туда приехал, обошёл его со всех сторон,    побродил по полностью заросшему бывшему двору,   который уже и не двор вовсе.   Хотя там  когда-то бегали и кудахтали наши куры и бегала собака… Когда случился сильный мороз зимой 1955 — 1956 годов, большой и красивый петух — не помню как звали, жил у нас дома в чулане, в тепле.   Баба Нина была мастером «куриных дел»!    И это было…   жильё!      Поражаюсь, силюсь понять как тут можно было жить — и не могу!  Но — прожили и сумели;  было уютно и тепло, а то, что было мало места я как-то и не почувствовал…  Ребёнок ведь был.

В этот, очень краткий период нашей жизни в Феодосии, сделан этот уникальный снимок. Дедушка Володя с бабушкой Ниной купаются на будущем 2 городском пляже в 1955 году. Там тогда было много не убранной немецкой колючей проволоки — это место вскоре станет местом работы майора милиции на ст. Айвазовская Дмитриева Владимира Александровича.

Дед вскоре уволился в запас по здоровью и приступил наверное к самой главной задаче в своей жизни – строительству феодосийских пляжей. Обоим на фото всего-то по 48 лет, дед Вова уже прошёл Великую Отечественную войну – буквально от звонка до звонка, раненый в руку, контуженый, и без половины желудка вернулся живой к семье. Баба Нина с двумя детьми на руках его ждала в Казани – их дочь Лилия и стала моей мамой. Меня ещё в Феодосию мама по-моему не привезла, раз они одни. Наверное пару раз и я, совсем ещё малой, тоже ходил с мальчишками к морю прямо через станционные пути — свободный был проход.
Посещал я это место и позднее. Тогда дворик был огорожен каким-то новым забором, был весь заросший,  а один из сохранившихся сарайчиков вообще не был виден с дороги — видимо, это улица Федько.    Тогда ноги человека в этом месте давно не было, но были — удивительно, несколько деревьев  яблони  и  абрикос. Они тоже были со своими плодами  никому  тогда не нужны. Я их попробовал, а пару твёрдых и весьма безвкусных яблок взял с собой в Тюмень  — на память о своём первом дворе…

Теперь на этом месте довольно большой, если не ошибаюсь, торговый центр; стало быть, жизнь дедовского послевоенного двора и первого нашего жилья в Феодосии продолжается.
И вот деду, наконец-то, дали квартиру в новом доме на улице Тимирязева 8, напротив Морсада  и  садика  Айвазовского:   в это время  он  уже вовсю трудился на хлопотной должности директора феодосийских пляжей и жизнь на новом месте пошла,   конечно же,    совсем иначе,  но я забегаю вперёд.

 

Да!    При самом пылком воображении когда-то было трудно себе представить на том пустыре  на Айвазовской   человеческое  жилище,   но и сам город был совсем другим:  не везде были убраны развалины, было много пустырей.  Ну, например, обширные пустоты были на месте, где сейчас парк с фонтаном «Доброму гению».   Был пустырь со стадионом в районе улицы Советской.    На месте кинотеатра «Крым», помню, были огороженные забором развалины.     Много колючей проволоки было на побережье, особенно там, где сейчас второй городской пляж, которого не было до войны. Это уже мой дед его и «Золотой» сооружал. Но об этом — отдельный разговор.  Многие дома в центре города мне казались не настоящими: стены стоят, а внутри нет ничего, или вода какая-то, или всё обрушено…    Такую картину я случайно увидел, когда мы с мамой шли по нынешней Земской улице, сейчас это дом, по-моему, 6 или 8…   Впрочем, мама не так часто давала мне возможность задумываться об этих вещах — на носу был первый класс.
Ещё на Айвазовской я впервые был в кино — кажется,  кинозал маленький был где-то в депо.  Наверное это был клуб депо. Но никогда позже, когда повзрослел и сообразил его поискать, я уже не смог найти это место.    Может быть и ошибся — мал был.    Но фильмы-то, фильмы — они помнятся всю жизнь:  «Карнавальная ночь» и «Тайна двух океанов».   Там же, на пути станции Айвазовская я впервые не только увидел, но и смог потрогать руками настоящий, большой и тёплый, как мне показалось живой, паровоз   с множеством спиц колёс красного цвета. Впечатления глубокого детства и эти тёплые огромные блестящие колёса пассажирского паровоза Су (этот факт, конечно, мне стал ясен гораздо позже), тихонько попыхивающего у перрона — запали в душу на всю жизнь.

А ещё помнится вкус Айвазовского хлеба:   так назывался хлеб,  который выпекала  железнодорожная пекарня,   тут же он и продавался, а мы с бабушкой ходили его покупать в магазин, до сих пор находящийся на углу улицы Федько и набережной Байбуги.     Никогда вкуснее хлеба не едал, факт!   Уже немало лет я  вижу  это  изувеченное   и  никому,  похоже,   не нужное помещение, где был совсем другой запах…
Итак, в городе жизнь пошла совсем другая   —    это   было   прекрасное место для интересной детской жизни:   ведь рядом порт,  где круглые сутки шумели дизеля подводных лодок и никто этого даже не замечал, тенистый Морсад с множеством матросов на танцах и музыкой,  выставками военно-морских прибамбасов  —  мин, торпед,  и других,   в   высшей степени интересных для пацанов флотских вещей,   включая водолазное оборудование.   И колдовавший над всем этим богатством великий Руководитель Морсада,    известный всему городу и, видимо, Черноморскому флоту,  мичман  Арон  Кветный,   по  своему   статусу  как  нам казалось, практически полный адмирал. Сколько разнообразных фильмов просмотрено в том детстве на летней киноплощадке в этом благодатном месте!    Именно там, единственный раз в жизни, мне удалось увидеть живого  Чемпиона  мира   по   шахматам  —  это был Тигран Петросян.       А   рядом  —  тихий   и    таинственный садик великого художника-мариниста И.К. Айвазовского, нашедшего свой упокой именно напротив дома моего детства.  И совсем не далеко вообще седая старина — Генуэзская крепость,    фрагменты которой    есть символы Феодосии,  и не могут не сниться настоящему феодосийцу  всю жизнь…   и при этом —  жизнь, бьющая ключом: драки матросов с солдатами на танцах  и после,   первые пробы папиросы и вина,  мечты о чём-то запретном…  Десятилетия стояло в морсаду наше с Сашей Онкиным «тайное дерево», залезая на которое мы, будучи абсолютно невидимыми, могли спокойно покурить и поболтать о чём угодно; дожили, к сожалению, до того, что дерево наше почти усохло,  и нет мемориала погибшим морякам на Главной аллее…(Слава Богу, Мемориал возрождён, но в другом совершенно составе, в парке по улице Горького, а из нашего сухого дерева этим летом скульптор соорудил какую-то фигуру. Тоже неплохо…)

Дед  мой  Владимир Александрович Дмитриев,  думаю,   совершенно  не  заслуженно выпал из истории нашего города — а  совсем напрасно.    Дело в том,   что именно ему было поручено тогда пляжное дело в городе,   который   после   войны  стал претендовать на звание курортного центра.     И город наш так и соревновался с переменным успехом со своим вечным соперником — городом Евпаторией,  до  самого конца   Советского Союза.      Победила как обычно — дружба,  а Феодосия не стала ни курортом, ни промышленным городом.   Уж  не знаю про Евпаторию…      Ну,   а  деду пришлось восстанавливать

старый городской пляж, строить второй городской и «Золотой пляж»,   которых до войны не было вообще.   Лежаки, навесы, душевые и туалеты, множество других дел — всё это  было его заботы;  я хоть и мал был, но являюсь свидетелем его организаторских усилий.    Причём, даже его руководящая работа,  была иногда… сезонной.      Его аккуратно увольняли по концу сезона,   а затем принимали вновь:  в ЖКХ и тогда, в 60-е годы,  сидели рачительные хозяева!

 

А домой он возвращался поздно, и, как правило, «навеселе».     И если поутру удавалось встать пораньше и за ним увязаться, то меня ожидало  много  развлечений!  Дело в том, что — открою страшную тайну ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯ СЛУЖЕБНЫМ ПОЛОЖЕНИЕМ МОЕГО ДЕДА     —     на каждом из этих пляжей внука ожидала новенькая алюминиевая байдарка с заострённым носом и кормой,   герметичными отсеками и веслом.  С тех далёких лет на Феодосийских пляжах   сохранилось не многое: только в районе второго городского пляжа,  напротив детского лагеря,   ещё стоят те самые навесы  синего цвета,   что сооружал мой дед…

 

Феодосийская контора благоустройства 1963 год. Мой дед — директор пляжей, стоит в шляпе пятый слева.

Спустили на воду — и греби…в разумных пределах, по всему пляжу, пока дед занят!   Волны — не помеха, ощущения от качки мне приносили массу удовольствия,     плавучесть и скорость у этого судёнышка были прекрасные.  Правда, иногда её приходилось давать маме или деду, но редко.   Наверное,  тогда и поселилась в моей душе любовь к морю,   волнам и всему  морскому,    и достать её оттуда уже нельзя…     Потом, почему-то,   эти байдарки куда-то пропали.   Как, впрочем, и само моё детство.

На «Золотой» с дедом добирались по-разному: чаще всего на катере,   иногда на машине или мотоцикле,   как правило, с милицией:   дед мой никогда не прерывал связей со своим родным ведомством.     Я хоть не особенно помню тех, с кем он общался, но то, что это был милицейский народ — точно.
Особенно мне нравилось добираться на «Золотой» пляж на катере,  иногда  с мамой или бабушкой.    В 50-е  —  60-е годы основные суда портофлота, обслуживающие пассажиров, желающих попасть на «Золотой» пляж,  были большие  деревянные  открытые мотоботы, по сути  большие шлюпки, наверное метров 15 длиной, не меньше.   Вместо палубы у них был брезентовый тент, а пассажиры сидели внутри на лавках.    Сколько в них вмещалось народу, конечно, не помню: но много!      А какие были с раннего утра очереди!     С набережной Десантников на ныне не существующий пирс  выстраивались   люди,   чтобы сразу с двух сторон попасть на два таких катера сразу.   Лихие матросы ловко швартовали эти кораблики, держали сходни так, что даже при значительном волнении народ всё же мог попасть в катер и высадиться из него.   Я до сих пор влюблён в эти мотоботы,   никогда не испытывал большего удовольствия и доверия ни к каким больше судам, даже более современным и гораздо более быстроходным.    А   болтало,   бывало,   эти «аппараты»   изрядно — а мне было только интереснее!       И как деловито при этом постукивал дизелёк,  хотя на некоторых,   как я теперь  предполагаю, стояли и бензиновые двигатели.   Таких катеров было несколько,  но запомнился больше всех мне один: «Дорофей Кашуба», управлявшийся кормовым румпелем!     Именно он   — любимый корабль моего детства,   потому,  что однажды при швартовке и высадке мама, передавая меня матросу, уже отдала, а он ещё  как-то  не принял  этого  самого  «писаку»…
Но вот, почему-то, пишу до сих пор;  нет только мамы и того «Кашубы» давно…    И совсем даже не помню: успел я испугаться, или нет…

Потом  мотоботы тоже как-то быстро исчезли,   и  появился потрясающий воображение  «Нарцисс»  с  каютами и даже гальюном, потом пошли другие кораблики,    из   которых всё ещё на ходу до недавнего времени был «Кара-Даг»,    находящийся ныне на стенке…       Но те деревянные,  наверняка с боевым прошлым,  мотоботы в памяти навсегда.     Теперь феодосийцы  дожили до того, что на этот замечательный пляж моего детства — «Золотой»,  созданный  усилиям    моего деда  и  его трудового коллектива,    уже  почти отменили рейсы для пассажиров.  Правда, слава Богу,   в июле был свидетелем возобновления рейсов катеров – кто-то «озаботился», распорядился… Но народ, видимо, уже «распугали»; или ценой или вообще – катера пошли…полупустые. Может быть, пока?    Эпоха судоходства туда,  будем надеяться, продолжается.
Чебуречные, распространявшие умопомрачительный запах — тоже неизгладимое впечатление моего детства. Их было немало, и во всех мы с мамой бывали: она никогда не брала полные порции, а я боялся, что не хватит.   Хотя знал, что съесть целую  гору таких пышных и больших чебуреков, что составляли порцию, очень трудно. Просто глаза хотели — так было вкусно!  Да — это было и есть, пожалуй, лучшее лакомство всех времён и народов! Сейчас, покупая  маленькие и дорогущие  изделия под названием «чебурек» в родном городе, я силюсь себе вообразить, что это одно и то же,  ТОТ ЖЕ ПРОДУКТ…      Но не могу, не вспоминается, не совпадает никак это слово с тем, детским ощущением!       И это прошло…
Потом всё менялось: исчезали катера и чебуречные, все взрослели.      Я  пошёл в школу, вначале в 11-ю, на улице Чапаева, которая теперь снова Греческая,  потом в 4-ю имени Вити Коробкова,      из которой  мне удалось проследовать за мамой,  уехавшей в длительную командировку в Южную группу войск в Венгрию. Только после  8 класса  мы вернулись,  и я присоединился к своему уже родному  классу в нашей последней по счёту,   10-й школе на улице Ленина.
Но про наши школы — совсем отдельный разговор.

Тюмень – Феодосия.

2004 — 2009  — 2024 годы.